Девушка, которой нет - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Он умел влюбляться. Искренне, быстро, основательно.

Так же вдохновенно он экспроприировал неправедно нажитое добро (собственность – всегда кража) своих возлюбленных. Потом с мясом вырывал истекающие кровью, трепещущие кусочки памяти о них, прижигал раны алкоголем, смешивал с пеплом воспоминания… менял номер мобильника и переезжал на другую квартиру.

Вскоре назревала готовность к новым чувствам.

Его внешность была на сто процентов обманчива. Помесь Марка Тишмана и Ромы Зверя рязанского, есенинского разлива. Субтильная, немного сутулая фигура, курносый нос, выгоревшие волосы, напоминающие обрушенный стог сена… Девять финансово успешных романов за спиной, ни одного конфликта с бестолковым российским правосудием, семь банковских счетов по три тонны евро каждый, новенький «Opel Corsa» – и никаких угрызений совести.

Никто бы не догадался, что он умеет стрелять с двух рук, за сорок секунд разбирает «калаш» и может вытерпеть почти любую боль (проверено – подвиги Муция Сцеволы смешны по нынешним временам).

Донжуаны, ловеласы, альфонсы, любвеобильные политики-певцы-актеры: Кеннеди-Высоцкий-Харатьян-Немцов-Певцов-Миронов и вечный эльф Орландо Блум – остались в прошлом. Саня Кораблев поднялся на голову выше любого хрестоматийного персонажа, что и предстояло вновь доказать в этот промозглый майский денек.

Вдохновение заставило напустить рассеянную улыбку, затуманить взор и не спеша двинуться сквозь толпу на Пушкинской площади.

Когда он работал, он был прекрасен. Не кадрил, не клеил, не приставал, не умничал, не скабрезничал. Он – пари́л. В первые дни знакомства он дарил себя без остатка. Потом забирал причитающееся – простая финансовая комбинация.

Как заметить нужный экземпляр? Чайники промахиваются, опытные бомбилы попадают через раз. «Клюет каждая пятая» – девиз не для Сани. У него почти не случалось осечек.

Нынешнее приключение должно было стать юбилейным – десятым, и потому бескорыстным. Средства, которые предполагалось добыть у жертвы («возлюбленной», – поправил бы Кораблев), Саня готовился потратить на приобретение медтехники для ивановского роддома № 4. Там до сих пор образовывалась круглосуточная очередь на единственное кресло для рожениц.

Enya: «Lothlorien»

Девушка шла вдоль фонтана. Истекающий половой или финансовой истомой любитель прошел бы мимо – внешность, одежда, манеры выдавали отмороженную реалистку, совершенно не чуткую к мимолетным романтическим отношениям. Саня оценил с ходу: за этим непробиваемым взглядом – и достоинство, и самомнение, и неразбазаренные кладовые настоящих страстей.

Условия взращивания талантов подобного калибра – состоятельность, свободная наличка, возможность с высоты гигантской суммы на кредитке плевать на беспощадный вампиризм столицы… на худой конец – своя квартира в Москве или прабабушкин перстень в пятьдесят карат на черный день.

Саня действовал интуитивно. Приближаясь, вытащил мобильник. Сердце замерло:

– Прошу прощения. – Саня включил диктофон, робко протянул вперед руку, будто защищаясь от возможного гнева незнакомки, и правдоподобно покраснел. – Я коллекционирую женские отказы. Вы можете с первого взгляда оценить мою персону? Два гнусных эпитета в вашем исполнении – и я удаляюсь.

Девушка остановилась, словно ударившись о невидимую стену, тяжело посмотрела в глаза Кораблеву. В усталом взгляде не было ни кокетливого юления, ни желания избавиться от назойливого кавалера. Пожалуй, только недоумение.

– Сжальтесь! Один эпитет – и не просите сдачи!

Тишина в ответ. Саня продолжил:

– Не хотите, не режьте правду-матку, – и отчетливо вывел в диктофон: – Двадцать восьмое мая. Москва. Площадь Пушкина. День пограничника. Девушка с черным рюкзачком. Характер нордический, стойкий. Нет контакта. Молчание и презрение. Презрение и молчание. Саня, сегодня неудачный день. Проваливай. Сохрани остатки гордости и такта. Вербовка отменяется.

Потом выпрямился, с полминуты разглядывал мрачное лицо девушки. Она продолжала молчать.

– Не надейтесь, не буду больше с вами разговаривать. Постою здесь столбом. Когда уйдете, взглядом прожгу одежду на вашей ледяной спине. Ай-ай-ай!.. Пожалели для коллекционера звука своего голоса.

– Что вам сказать, любезный? – Голос девушки, как на антикварном «Ремингтоне», впечатал слова в маленькие боксерские уши Сани Кораблева. Был он глубокий, чистый – ни дать ни взять Алсу́ Рали́фовна из Бугульмы. – Вырубите свою игрушку. Я вам tet-a-tet поведаю самую страшную сказку о мировых резервных валютах.

Она сделала попытку взять мобильный из рук Сани, но тот ловко и почти игриво увернулся:

– Не откупитесь. – Он включил самую обезоруживающую улыбку из своего арсенала; диктофон продолжал бесцеремонно отмерять мгновения их беседы. – Я сохраню ваш голос. Буду крутить его вновь и вновь. Заброшу коллекцию, заброшу работу. И учтите, в один прекрасный день я захочу услышать от вас другие слова – нежней тех, что запишу сегодня. Буду бродить по Москве в поисках, пока не умру от голода.

– Кто ищет, тот всегда найдет.

– Это на каком-нибудь Маврикии или Родригесе все друг друга в лицо знают. Здесь только на прочесывание Капотни уйдет несколько лет…

– Не суйтесь в это благословенное место. Я обитаю намного дальше. Впрочем, готова предоставить вам сколько угодно текста в моем исполнении. Вы не опечалитесь, даже когда до дыр заслушаете запись.

Фраза у девушки вышла загадочная, но Саня фиксировал главное – «клюнула».

– Меня Саня зовут.

– Очень приятно, Саня. Я – Фея.